Краткая история «Детей Марии. Мария Елисеева: «Я сама научила своего ребенка понимать английскую речь, мой малыш уже говорит английскими предложениями Елисеева мария ее родные дети

Художественный центр «Дети Марии» уже почти двадцать лет успешно работает с детьми из коррекционных школ-интернатов и детских домов-интернатов для детей с умственной отсталостью. Координатор программ центра Юлия Лосева - о том, как арт-терапия меняет жизнь особых детей и почему даже успешным организациям нужно заниматься развитием и учиться менять себя.

«Главное, чтобы ребенку нравилось творить»

Центр создала художница Мария Елисеева . В 1993 году она начала работать с группой детей из интерната. Организации тогда ещё не было. Были Мария, несколько её друзей и дети. Потом они поняли, что нужно регистрировать организацию, и в 1997 году был создан «Художественный центр „Дети Марии“». Правой рукой, главным помощником и первоначально единственным нашим донором был муж Марии, один из основателей компании «Яндекс» , который, к нашему прискорбию, умер в 2013 году.

Постепенно всё это выросло в довольно большую организацию. Сейчас у нас в течение года занимаются около 200 детей из шести-семи интернатов, с которыми мы сотрудничаем. Это и коррекционные школы-интернаты, и детские дома-интернаты для детей с умственной отсталостью.

За эти годы многие наши воспитанники подросли, и некоторые из них попали во взрослые психоневрологические интернаты (ПНИ). Мы по возможности стараемся отслеживать их судьбу, поддерживать с ними связь и возить их на занятия.

- Каковы основные направления работы центра?

Мария – художник, поэтому все началось с живописи. Но довольно быстро появилась керамика, потом рукоделие (лоскутное шитье, валяние, гобелен и другие виды), а также музыка (дети разучивают простые мелодии на фортепиано, на гитаре, поют). Кроме того, дети учатся готовить. Получается, что в среднем ребёнок попадает к нам на занятие раз в неделю.

Мы пытаемся расширять спектр занятий для ребят. Например, на даче у Марии построена мастерская - это была их с Ильей мечта. Там проводит занятия гончар, который учит детей работать на гончарном кругу, и сейчас ребята регулярно ездят туда и занимаются. В московской студии у нас нет технической возможности сделать это. А там они выполняют работы, которые требуют большого пространства, - мозаику, например. Это здорово и интересно. Это какие-то совсем новые ощущения и новые возможности для детей чему-то научиться. У нас нет цели вырастить из них профессиональных художников. Ведь к нам приезжает много тяжелобольных детей с задержкой в развитии, и мы не ждём от них каких-то особенных результатов. Главное, чтобы ребёнку нравилось творить, чтобы он занимался этим с удовольствием, и не так важно, как у него получается.

Но если у ребёнка открываются способности и он хочет профессионально этим овладеть, чего-то достичь, мы всячески этому способствуем – помогаем найти учебное заведение, оплачиваем образование в колледже.

Ещё у нас существует большая программа – организация зимнего и летнего лагеря для детей. В лагере гораздо больше разных видов художественных занятий, кроме того мы ставим спектакли, занимаемся спортом.

Несколько лет назад мы начали программу с Первой школой города Беслана. С 2007 года мы ездим туда раз в год, наши сотрудники и волонтёры проводят мастер-классы для всей школы, мы вместе с ребятами расписывали стены. А несколько раз мы привозили оттуда детей в наш летний или зимний лагерь. Дети, которые приезжали к нам в 2007, в этом году окончили школу и уже второй год ездят к нам в лагерь как волонтёры.

«Закон Димы Яковлева» и Шекспировский фестиваль

- Ваш центр занимается еще и обучением детей иностранным языкам. Расскажите, пожалуйста, об этом.

По школьной программе наши ребята вообще не изучают иностранные языки, потому что в коррекционных школах не предусмотрен такой предмет. А у многих есть большая мотивация к изучению языка – они иногда бывают за границей, контактируют с иностранцами, им хочется говорить. И у некоторых есть хорошие способности. Сейчас у нас два основных языка – английский и итальянский, потому что у нас есть программы поездок в Италию и Англию. Занятия ведут волонтёры, индивидуально или в маленьких группах, чаще всего приезжая в сам интернат.

К сожалению, сейчас, после принятия так называемого «закона Димы Яковлева», всё труднее стало вывозить детей за границу, даже в образовательные поездки. Этот закон ударил не только по усыновлению - детей-сирот вообще запрещено вывозить за границу, если они там будут проживать в семье. А раньше наши дети в течение месяца летом жили в итальянских семьях. Число этих семей с каждым годом увеличивалось. Это был колоссальный опыт для детей, и, как ни удивительно, это почему-то было очень привлекательно для итальянцев, они даже создали свою общественную организацию «Друзья „Детей Марии“», вместе с нами и педагогами интерната очень тщательно подбирали, какому ребенку какая семья больше подойдёт. Они не какие-то богатые люди – итальянская провинция, самые обычные семьи со средним достатком, но они готовы были прилагать усилия, чтобы занимать, развивать и развлекать ребенка, заботиться о нём. Ребята, когда приезжали оттуда, конечно, болтали по-итальянски, потом перезванивались с семьями, переписывались.

Но теперь детей в Италию вывозить не разрешили. Поэтому последние два года мы ездим туда только с выпускниками интерната, которые уже достигли совершеннолетия.

Тогда же, когда был принят «закон Димы Яковлева», было выпущено постановление о том, что никаких программ с проживанием в семьях быть не должно. Только лагерь или отель. В Англию мы так и возим детей – на Шекспировский фестиваль. Наши дети в течение года репетируют спектакль, что-нибудь из Шекспира, а в апреле едут в Стратфорд-на-Эйвоне, где в день рождения драматурга проводится фестиваль театральных коллективов со всего мира. Мы уже пять лет ездим, играем спектакль на фестивале и проводим несколько дней, осматривая местные музеи и даже рисуя в городе на пленере. Там мы живем в отеле, и эти выезды Департамент соцзащиты нам разрешает. Это тоже потрясающий опыт для детей – и побывать в Англии, и поучаствовать в фестивале, это расширяет горизонты сознания ребят, их представление о мире.

У 4-го интерната, с которым мы сотрудничаем, была программа поездок в Швецию при поддержке Фонда Владислава Третьяка, и нескольких детей шведы усыновили. Причём даже не ставилась такая цель – усыновление. Просто дети имели возможность летом пожить в семье в Швеции, многие несколько лет подряд ездили в одну и ту же семью, по-настоящему сроднились с принимающими семьями.

Мы участвовали в этой программе – два года подряд проводили для принимающих семей семинары с участием психолога. Эта программа тоже прекратила свое существование после принятия «закона Димы Яковлева», и даже Третьяк ничего не смог сделать.

«Нам нужны серьезные преобразования»

Ваша организация участвовала в программе британского благотворительного фонда Charities Aid Foundation (CAF) «Точки роста», направленной на профессиональное развитие и финансовое укрепление НКО в России. Какие задачи вы ставили перед собой, придя в программу?

Когда CAF предложил такой грант на развитие, мы поняли, что нам многое нужно, но, оказывается, нет ничего труднее, чем менять самих себя.

Мы решили, что нам точно нужно сделать новый сайт . Тот сайт, который у нас был, несколько лет назад сделал нам волонтёр. Конечно, прекрасно, что у нас есть такие волонтёры, и мы им очень благодарны. Но дизайна на сайте не было как такового, технически и морально он устарел, и мы в итоге сделали новый портал. Там, в том числе, есть интернет-магазин , в котором мы предлагаем наши сувениры – как сами детские работы (картины, керамические поделки), так и разную печатную продукцию с рисунками ребят (открытки, магниты, календари), которую мы давно успешно делаем и продаём. Мы этим занимаемся еще с 1990-х годов, и раньше в основном сувениры продавались на ярмарках или просто дарились разным нашим друзьям и донорам. Но мы понимаем, что аудитория у нашей продукции может быть гораздо шире, чем на ярмарке, и надеемся, что через интернет-магазин значительно увеличатся наши известность и доходы.

То есть, новый сайт мы сделали практически с нуля – он теперь на другой платформе, с другим дизайном, с улучшенной структурой.

- Хотели бы вы вновь принять участие в такого рода программе?

Нам нужны более серьезные преобразования, потому что сайт – это оболочка и отражение, а нужна реорганизация. Мы запланировали, что будем привлекать специалистов для консультаций, чтобы кто-то со стороны посмотрел на нашу ситуацию и подсказал, как улучшить административную структуру.

Дело в том, что у нас сейчас две организации с одной Марией во главе. Так получилось, что «Дети Марии» имеют юридическую форму общественной организации, а это накладывало довольно большие ограничения на то, что мы можем делать. И в какой-то момент CAF нам посоветовал открыть благотворительный фонд. Тогда мы зарегистрировали вторую организацию – благотворительный фонд «Пеликан». В «Пеликане» у нас появились социальные педагоги, которые осуществляют индивидуальное сопровождение детей и выпускников, и мы хотим расширить это направление работы. Но сложно структурировать деятельность в одной организации, а в двух тем более… Поэтому мы нуждаемся в совете со стороны.

Не только организационное консультирование стоит денег. Важна юридическая сторона: как правильно все прописать, составить документы. Тут без специалистов не обойтись.

Вообще, это очень правильно, что CAF дает деньги на развитие, потому что деньги на программы для детей найти проще. Когда говоришь, что мы хотим, например, провести зимний лагерь, на это средства найти не так сложно, поскольку это всем людям понятно – и простому обывателю, и любому донору.

А вот что касается необходимости средств на новый сайт, тем более на административные преобразования в организации, то это зачастую воспринимается неоднозначно, и найти на это деньги непросто. Поэтому руководители CAF – большие молодцы, они озабочены развитием наших НКО и находят на это средства. И, конечно, мы благодарны банку JP Morgan, который готов финансировать такую программу.

Сами бы мы опять искали какую-то волонтёрскую помощь. А когда эти средства есть, появляется возможность привлечь гораздо более квалифицированных специалистов, есть возможность выбора.

«Нельзя сказать, что с финансированием всё хорошо, потому что мы не знаем, что будет завтра»

- Есть ли у вас проблемы с финансированием и со спонсорами?

Мы успешно справляемся и надеемся, что так будет и впредь, но этого удаётся добиться ценой довольно больших усилий, поиска, и останавливаться нам нельзя. Нет такого, чтобы мы могли сидеть сложа руки с уверенностью, что у нас уже есть средства на будущее. Мы всё время ищем, привлекаем новых людей. Ситуация в стране сейчас тревожная, и нельзя ни на что рассчитывать. Нельзя рассчитывать на одного донора, даже на одну группу доноров. Непонятно, кто из них вообще здесь останется, если политическая ситуация станет более напряжённой. Все слишком непредсказуемо.

Мы пытаемся получать средства от государства – подаём заявки на гранты в Комитет общественных связей Москвы, Тверская управа нам иногда средства даёт. Но с государством всё тоже непредсказуемо. Совершенно не знаешь, какой завтра выйдет закон, и как он изменит ситуацию.

В основном, привычка тратить деньги на благотворительность есть у иностранных корпораций. Но в условиях эмбарго и ухудшения международных отношений, есть вероятность, что многие компании уйдут из России. В том числе уйдут их благотворительные программы.

Из российских компаний не так много, кто готов к постоянному сотрудничеству. И, как правило, российские компании выделяют не такие большие деньги. У нас просто ещё не успела сложиться культура благотворительности.

Поэтому сказать сегодня, что у нас все хорошо с финансированием, невозможно, поскольку мы не знаем, что будет завтра.

«Мы сразу говорим, что мы вне политики»

- Как вы взаимодействуете с государственными структурами?

Мы не один раз получали гранты от Комитета общественных связей Москвы и, надеемся, будем ещё получать.

Кроме того, мы сотрудничаем с местной управой Тверского района Москвы. У нас от них помещение в безвозмездное пользование для досуговой работы с населением. Иногда с их стороны бывает финансирование наших мероприятий, но сейчас оно сильно сократилось. Года три назад это было регулярно, а сейчас эпизодически.

Но любое сотрудничество с государством – это палка о двух концах. Конечно, мы понимаем, что бесплатное помещение в центре Москвы – это очень много, но за это мы должны иногда принимать участие в некоторых мероприятиях по просьбе управы. В политических акциях мы наотрез отказываемся участвовать, хотя и об этом иногда нас просят. Например, недавно просили подписать подписные листы за каких-то депутатов перед выборами в Мосгордуму. Но мы от такого отказываемся и сразу говорим, что мы вне политики.

А вот если выставка художественных работ или Масленица в парке - это мы пожалуйста, с удовольствием примем участие.

Какие советы по профессиональному развитию вы бы дали вашим коллегам из других НКО, занимающихся сиротской проблематикой? От чего бы предостерегли? На чем бы предложили сделать упор?

Я пришла к выводу, что все программы, нацеленные на дальнейшее развитие, занимают гораздо больше времени, чем кажется первоначально. Оказывается, сайт делается не за три месяца, а намного дольше. И интернет-магазин тоже. На это нужно больше времени и сил, чем кажется сначала. Поэтому мой совет – рассчитывать свои силы. Хотя их трудно рассчитать, пока ты в это не ввяжешься. Видимо, главное всё-таки – не бояться меняться.

Это интервью - в серии бесед с представителями НКО, получивших поддержку по программе «Точки роста».

«Точки роста» — комплексная программа CAF , которая существует с 2009 года и направлена на поддержку организационного развития НКО. В 2012-2015 году она реализуется при софинансировании ЕС, Фонда Ч.С. Мотта и JP Morgan Philanthropy Foundation. Некоммерческие организации участвуют в образовательных семинарах, пользуются консультационной поддержкой специалистов CAF Россия и получают финансирование на реализацию своих проектов. Главное условие программы заключается в том, что НКО не могут тратить полученные средства на работу с конечными благополучателями: все деньги нужно использовать на собственное развитие и укрепление, чтобы стать устойчивее и в будущем иметь возможность лучше и эффективнее помогать своим целевым группам.

В 2013-2014 гг. в рамках программы «Точки роста» свои концепции организационного развития и достижения финансовой устойчивости, разработанные в рамках программы, воплощали в жизнь 22 НКО из разных регионов.

«Я сама научила своего ребенка
понимать английскую речь, мой малыш уже говорит английскими предложениями». Наверняка для многих мам это фраза из области фантастики. Английский язык всегда
был и до сих пор остается пределом мечтаний. Как лингвист и педагог я знаю, что
это на самом деле непросто. А как мама чувствую, что делать это совершенно
необходимо. Я сама с детства говорю по-английски (спасибо за это моей маме!) и
своих детей я тоже воспитываю двуязычными. Каждый день я наблюдаю за чудом
становления нового языка и не перестаю удивляться тому, насколько талантливы все
малыши. Моей дочери Николетте 6 лет, а сыну Жану 1,5 года. Дочь я начала учить
английскому в 1г.3 мес., и в 3 года она уже говорила полноценными
предложениями, а в 4 года могла свободно общаться по-английски. Скажу честно,
мне это было нетрудно, за спиной стажировки и большой опыт преподавания. Но
меня никогда не покидала мысль, что это не должно быть достоянием избранных,
методика должна быть доступна каждой маме!

Каковы же секреты обучения малыша
английскому языку? Во-первых, это – любовь. Любовь к малышу и желание дать ему
всё самое лучшее. Ведь именно она дает маме идеи и силы. А что касается
методики, то она в следующем: английский язык должен преподноситься ребенку,
как родной – через эмоции и яркие образы. Малыша ни в коем случае нельзя учить
с переводом на родной язык – это создает барьер и не дает ему полностью
погрузиться в новую реальность! Нужно погружение, да. Но оно не должно быть
агрессивным. Погружать в язык нужно мягко, постепенно, давая ребенку время
адаптироваться. У мягкого погружения есть и еще одно преимущество: получая
дозированное количество материала, малыш все очень быстро раскладывает по полочкам
в своей головке и начинает этим пользоваться.

Есть еще один секрет: свою речь
мама должна строить особым образом. Для
малыша не так важно мамино мурлыкающее произношение (или его отсутствие 🙂
Гораздо важнее то, как построены ее фразы. Если вы хотите обыграть какую-то
ситуацию на английском языке, помните, что в ней обязательно должны быть
ключевые слова, на которые вы будете нанизывать новые, подкрепляя их жестами и
мимикой.

Я называю это принципом «бусин
на нитке». Приведу короткий пример: “A cat. It’s a cat.
Nice, nice cat. Stroke, stroke the cat”. Приходите к нам в профиль в Instagram @my_english_baby и
посмотрите, как моя дочь проводит этот коротенький урок для брата 🙂 Так вот, если
вы начали говорить о кошке, то подкрепите свой урок яркими картинками и слайдами
– пусть малыш услышит фразы “a fluffy cat,
a big cat, a small cat”. Не стремитесь сразу
сказать ребенку, как называются по-английски другие животные! Пусть он узнает
только одно слово – cat
– но зато оно обрастет необходимыми «спутниками»: big, small, fluffy
– без которых будет просто пылиться в копилке вашего малыша.

В моем курсе английского для
малышей реализованы все эти принципы, поэтому мамы очень быстро видят
результат. Я очень рекомендую его всем мамам, которые горят желанием учить
своего малыша и постепенно наращивать свои собственные знания. Я создала его
специально для вас – чтобы и вы могли самостоятельно дать своему ребенку чудо
второго языка! Заниматься по курсу легко и приятно, даже если у вас пока
недостаточно знаний. Его можно попробовать, можно посмотреть, как по нему
занимаются мамы, каких успехов достигли малыши. Всё это на моем сайте

Больше 20 лет назад семья сооснователя «Яндекса» Ильи Сегаловича и художницы Марии Елисеевой стала заботиться о детях-сиротах. Они опекали класс в интернате для сирот с нарушениями развития, были приемными родителями детей с диагнозом «олигофрения», устраивали праздники в детдомах. Сегодня Мария работает с 12 интернатами, руководит двумя организациями, а многие из ее «сложных» приемных детей выросли и получили шанс на нормальную жизнь. Ее история от первого лица.

Одна из моих приемных девочек учится пользоваться новой кофемашиной. Я кофе очень люблю, и хотя мне самой его, увы, теперь нельзя, с удовольствием варю его окружающим и часто бегаю с джезвой. Объемы потребления кофе в нашем доме такие, что давно стало понятно: нужна кофемашина. Когда был жив Илья, он часто с гордостью рассказывал о том, какие у них в «Яндексе» кофеварки, и все мечтал о такой дома. Но мы так и не купили тогда - очень уж они шумные.

В 1993 году мы с Ильей подружились с ребятами из интерната на Бауманской. В первый раз поехали туда с моей итальянской подругой. Заместитель директора ничего нам не показала, кроме мрачноватой столовой, зато потом в одной из групп, куда мы с трудом упросили нас пустить, выстроила детей в шеренгу и велела им петь. Зрелище душераздирающее: стоят детдомовские дети, неухоженные, с голодными глазами, и поют песню о Родине...

Я тогда подумала, что могла бы приезжать к ним со своими родными детьми, хотя бы просто поиграть. И мы начали приезжать - к одному классу, к 12 детям. Все они были с диагнозами: официально это называется «олигофрения», но мне кажется, что у большинства была просто педагогическая запущенность. Мы занимались с ними рисованием.

Взяли к себе в гости на выходные одну девочку, потом еще одну, затем - мальчишку. Специально никого не выбирали, просто некоторые дети больше других сдружились с нашими дочками. Сначала у всех были равные шансы. Бросали жребий, кто в какие выходные приезжает. Интернатовцам тогда было по 11-12 лет, а наши девочки были младше, старшей исполнилось шесть. Потом трое ребят стали жить у нас. Мы взяли именно их из всего класса, потому что наши дети об этом просили.

Многие сотрудники начинают иначе относиться к детям: сначала просто сдерживаются, а потом отвыкают от казенного обращения

Конечно, случались сильные ссоры, девчонки могли сказать что-то вроде: «Мама, отдай скорее Сашку обратно в интернат, он обзывает нас толстыми дурами!» Приходилось много разговаривать с ними, успокаивать, утешать. Теперь я понимаю: лучше принимать в семью ребят, которые младше кровных.

У меня есть еще одна приемная дочь, недавно она лежала в больнице, ей оперировали колено. Родители от нее отказались, когда узнали о внешних особенностях, никак не влияющих на интеллект. Из-за внешности после дома ребенка ее отправили во вспомогательный интернат и поставили диагноз «олигофрения».

Сейчас ей 23, мы знакомы уже почти 15 лет. Она попала ко мне уже после окончания интерната. Интернат участвовал в программе, которую поддерживал фонд Третьяка: ребята из детских домов ездили на каникулы в шведские семьи. Наша девочка несколько раз съездила в Швецию и начала говорить простые фразы по-шведски. Тогда мы нашли ей учителя. Сейчас она свободно разговаривает на английском и немного на шведском, прошлым летом поступила в институт рекреационной медицины.

Я очень не люблю подсчеты: сколько детей прошло через нашу семью и художественную студию. Кого считать? Тех, кто пришел в студию однажды, кто походил полгода или учился у нас много лет? Например, с одним из московских интернатов мы сотрудничаем с 1997 года. У каждого воспитанника есть возможность к нам приехать. Бывает, они относятся скептически: ну что там, рисование, ерунда какая-то. Но когда ребята выходят из интерната и остаются одни, приходят к нам, и мы по возможности помогаем.

Те, кто работает в интернате, - обычные люди со своими проблемами. Когда узнаешь, например, что эта милая воспитательница, с которой мы недавно пили чай, ударила девочку, самому требуется психолог, чтобы успокоиться и продолжать с ней общаться. Но надо понимать: у нее таких девочек много и - да, они могут нагрубить, не прийти ночевать, ударить ногой в стекло. И в первую очередь мы думаем о том, как эту воспитательницу поддержать, чтобы было меньше таких срывов.

Мы возим воспитателей на образовательные мероприятия в Израиль, Англию, Испанию, США, где с сиротами налажено адекватное обращение. И многие сотрудники на глазах начинают иначе относиться к детям: сначала просто стараются сдерживаться, а потом отвыкают от казенного, жесткого обращения.

Праздник в центре «Дети Марии».

Однажды мы решили взять мальчика, которого к тому времени знали уже несколько лет. Мы тогда жили в крошечной двухкомнатной квартире с четырьмя своими детьми и двумя приемными девочками. Саше, мальчику, нужна была отдельная комната. В опеке мне сказали: взять его сможете, только когда - и если - появится дополнительная жилплощадь.

В конце 1990-х зарплата у Ильи была такая, что нашей большой компании едва хватало на еду. А у меня вообще были одни только расходы.

И тогда мои друзья, врачи и больничные клоуны Пэтч Адамс и несколько других людей одолжили, а некоторые просто подарили нам деньги на квартиру. Мы взяли квартиру в Перово в ипотеку и смогли забрать Сашу и еще нескольких детей.

Саше к тому времени исполнилось 14. Мы отдали его в инклюзивную школу «Ковчег», где учились наши приемные и родные дети. Саша не очень хотел учиться. После школы поступил в университет, но вскоре бросил. Сказал, что хочет работать, перепробовал множество занятий. В конце концов очень захотел стать бортпроводником. Но во всех документах стоял диагноз «олигофрения» - куда он с ним? Тогда Саша сам поехал в психоневрологический диспансер, и диагноз сняли. Ему тогда было двадцать с небольшим, и было очень трудно наверстывать упущенное. Но он сдал все экзамены, в том числе английский, и начал работать в «Аэрофлоте». Сейчас летает по всему миру. Живет жизнью, которая ему нравится. И для этого он немало сделал.

Занятия в домашней студии Марии Елисеевой.

Я уверена: на этих детях нет никакой «печати». Да, некоторые из них считают, что весь мир им обязан, но так думают не все. У них разные характеры, разные судьбы. Покидая интернат, они очень нуждаются в поддержке: они не привыкли к одиночеству, а тут вдруг отдельная квартира, и надо как-то налаживать жизнь. Очень часто на этом этапе они приезжают, ночуют у нас пару раз в неделю.

Сейчас у меня две общественные организации: «Дети Марии» и «Пеликан». «Пеликан» занимается выпускниками интернатов и взрослыми из психоневрологических учреждений. Художники и репетиторы, волонтеры и сотрудники, в том числе мои старшие ребята-выпускники, обучают подопечных живописи и рисунку, лепке и керамике, кулинарии, театральному искусству, школьным дисциплинам. Для старших есть итальянский и английский клубы. Мы много путешествуем, устраиваем лагеря, дружим с детьми и учителями школы №1 Беслана.

«Дети Марии» существуют на частные пожертвования и гранты, «Пеликан» пока в основном только на мои средства.

Поточный метод - не мое. Я больше люблю семейную атмосферу

Конечно, дети есть дети, и случается всякое, но карать, ругать - это не про меня. Я всегда была против наказаний. По-моему, это не выход. Сложные ситуации необходимо разрешать, но всегда можно найти альтернативу карательным вариантам.

Бывает, что в студии ребята воруют деньги. Считают, мы не заметим. Им кажется, деньги им нужнее, чем нам. Недавно один мальчик начал употреблять наркотики и украл довольно большую сумму. Раз это произошло, значит, жизнь его так сильно прижала. До болезни он сам всем и всегда помогал. Надо его лечить, но для этого нужно, чтобы он сам этого захотел.

Наши дети знают, что в студию запрещено приходить под действием алкогольных или наркотических веществ. И все же, если возникла такая проблема, мы не бросим, будем помогать, но на нейтральной территории.

Сейчас мы сотрудничаем с 12 детскими и взрослыми интернатами. Мы никогда не ставили задачу набрать как можно больше групп. Поточный метод - не мое. Я больше люблю семейную атмосферу. Я - мама. Понимаете? Мне важно вникнуть во все детали.

Об авторе

Мария Елисеева - руководитель художественного центра «Дети Марии» и организации помощи взрослым «Пеликан». Она реабилитирует и социально адаптирует детей-сирот и выпускников детских домов через творчество, прежде всего рисование. Мария - героиня проекта о профессионалах в некоммерческих организациях «НКО-Профи» . Проект ведут Агентство социальной информации, Благотворительный фонд Владимира Потанина и «Группа Stada в России».

07.10.2016
Редактировать статью

Она была художницей, помогала сиротам и вышла замуж за начинающего программиста. Он же создал «Яндекс», но умер в расцвете сил. В эксклюзивном интервью сайт вдова Ильи Сегаловича Мария Елисеева рассказала, как они жили до попадания в список Forbes , почему Министерство образования боится еврейской Пасхи и зачем ее студия отправляет учителей из Беслана в Израиль.

Почти сразу после знакомства с Ильёй Сегаловичем вы вместе отправились на курсы английского языка. Зачем?
– Я познакомилась с американцем – клоуном Пэтчем Адамсом. Мне рассказали про клоуна, который считает, что можно лечить смехом, и для этого приезжает в детские больницы. Мне захотелось пригласить его в свою студию. Я взяла словарь и написала ему письмо, у меня был школьный пассивный английский. Он приехал, а потом позвал меня вместе творить клоунаду, и я поехала в Питер на поезде в клоунском вагоне. Это было невероятное ощущение праздника, детства, чуда. Тридцать клоунов, которые с тобой играют. Они не представление показывают, им интересен человек – и я, и больной ребёнок, и бабушка на улице, дворник, продавщица в магазине. Именно в Питере я впервые попала в детский дом. Это был 1991 год. Моего английского, конечно, не хватало для свободного общения, и я пошла на курсы.

А почему Илья пошёл на курсы английского?
– Он собирался уезжать. У Ильи была виза, по которой он мог уехать в Америку как беженец. Основанием было то, что его когда-то не приняли в МГУ. Он серьёзно подумывал о том, чтобы уехать. Не то чтобы он собрал чемоданы, но он к этому склонялся. И пошёл поучить английский.

Илья Сегалович рассказывал, что не поступил в МГУ, как и его одноклассник и будущий партнер по «Яндексу» Аркадий Волож, хотя у обоих были золотые медали за окончание физико-математической школы: «Мы тогда особо не знали, что мы евреи». Какое у него было отношение к своей национальности?
– У него мама русская, а отец еврей. Когда надо было получать паспорт в 16 лет, многие ему советовали написать «русский». Но он сказал: «Нет, я точно понял, что я Сегалович, я не собираюсь менять фамилию и притворяться, что во мне нет еврейской крови. Раз так, значит, пусть так и будет».

А был интерес к языку и культуре?
– Да, он учил иврит, наверное, в течение года. У него была любимая тетрадочка, по которой он и с нами пытался заниматься. Можно сказать, у нас были домашние курсы. У меня тоже есть еврейские корни, мой дедушка по маминой линии был евреем. Так что мы всей семьёй с удовольствием учили, особенно когда в Израиль ездили.

Но он встретил вас и не уехал?
– Получается так. К мысли об отъезде ещё возвращались, но до «Яндекса», а потом уже, конечно, речи об этом не было. «Яндекс» занимал его полностью. Нашей студии он помогал финансово, а с детьми заниматься хотел, но не всегда мог. Иногда он приезжал на несколько часов. Он старался быть на всех наших важных мероприятиях: на открытиях выставок, в поездках в детдома и больницы или в летнем лагере, когда у него был отпуск. А в ежедневной жизни это было невозможно, он был перегружен.

Некоторые удивляются: зачем человеку, входящему в список богатейших российских предпринимателей по версии Forbes, благотворительность?
– Ну, он же не сразу попал в список Forbes ! Когда мы поженились, то жили ввосьмером в крошечной двухкомнатной квартире в Кучино: три моих дочери, наша маленькая дочь Ася, приёмные дети… И ещё иногда американские волонтёры из команды Пэтча спали на полу.

В квартире отключали воду на все лето, и однажды отец Илюши, увидев, как я стираю гору детской одежды, сказал, что купит нам стиральную машинку. Это было просто счастье!А Илья ездил в детский дом еще в 1984 году, играл с детьми, помогал устраивать праздники. Потом уже мы вместе ездили в самые невероятные места. Однажды расписали стену в женской колонии.

А почему вы стали заниматься с детьми?
– Когда мне было лет десять, я попала в больницу на целый месяц. Рядом с моей палатой в холле лежала маленькая девочка и плакала. Оказалось, что она детдомовская, ей ставили горчичники, а потом бумагу сняли, а горчица осталась на коже, и ей было больно. Я попыталась найти взрослых из медперсонала, но не смогла, смыла горчицу сама. Девочку звали Оксана, ей было три года, и мы с ней очень подружились. И тогда в больнице я поняла, что хочу заниматься с детьми. У меня там возникла маленькая студия, где я рисовала с Оксаной и с другими маленькими детьми. Мама мне приносила карандаши и тетрадки, я ведь всегда рисовала, с самого детства.

Как появилась студия?
– После 9-го класса я ушла из школы и поступила театрально-художественное училище, там раз в четыре года был набор на отделение «художник по куклам», мне это было интересно. И тут я поняла, что встретила своих: я впервые почувствовала, что я не какая-то странная белая ворона. Я оказалась в своей среде, это был поворотный момент в моей жизни. После училища я сначала недолго работала в Балашихинском театре кукол. А потом оказалось, что студия, в которую я ходила в детстве, ищет преподавателя. И я туда пошла. Так началась моя студия «Дети Марии».

Почему сейчас в вашей студии в основном дети из специальных школ?
– Я никогда не занималась с детьми из интернатов, которых принято относить к «норме»: у них много возможностей, они ходят в массовую школу, посещают студии, по крайней мере, в Москве. А когда ребёнок с отклонениями в развитии остаётся «без попечения родителей», он попадает в специальные интернаты.

Я не буду называть диагнозы, я не врач, но есть интернаты для детей с умственной отсталостью, а есть для детей с задержкой психического развития. Эти дети, как правило, признаны недееспособными. Они не могут, к примеру, долго рисовать натюрморт – в следующий раз они вряд ли вспомнят, что они его рисовали, – но они могут, например, вполне успешно слепить котёнка или раскрасить подсвечник. Им важно любое, хотя бы небольшое развитие на каждом занятии. В этих группах очень разные дети, но поскольку шанс на их развитие есть, и он отличен от нуля, мне кажется, жаль его упустить.

Я помню реакцию Сегаловича на «закон Димы Яковлева»: «Они в бешенстве решили искалечить чужих детей, с которыми жизнь и так обошлась очень жестоко». Как на вашу студию повлиял этот закон?
– Очень плохо повлиял. Перестали существовать программы, связанные с заграницей, и не только наши. Например, в одном интернате, с которым мы работаем уже много лет, была программа поездок ребят в Швецию. Шведы брали детей на 24 дня своего отпуска, их поддерживал Фонд Третьяка, и, по-моему, королева или государство им давали небольшой грант, семьи были небогатые. После принятия этого закона дети больше не ездят в Швецию, потому что проживание в семьях иностранцев запрещено.Другую программу мы придумали с моей итальянской подругой. Мы оформляли официальные приглашения для детей, итальянские родители получали от администрации своего города подтверждение «с золотой печатью», что они нормальные люди и что им можно доверить детей. Это тоже прекратилось. У нас была запланирована поездка, детей ждали в семьях, но мы смогли взять только выпускников. Родители, которые ждали маленьких, плакали, они ведь уже относились к ним как к родным. Это было душераздирающе. Ещё мы каждый год ездим на Шекспировский фестиваль. Вторая часть этой поездки была в Лондоне, где семьи – кстати, русские семьи – брали детей. И теперь это тоже нельзя. Это очень обидно, мы же хотим, чтобы дети социализировались, чтобы у них появлялись бытовые навыки. Если бы у нас здесь было полно семей, которые брали детей из психоневрологического интерната хотя бы на неделю, если не на 24 дня, как шведы, было бы тоже здорово. Но их очень мало.

А денег студии хватает?
– У меня есть деньги благодаря Илюше, у меня остались акции «Яндекса». В студии «Дети Марии» я трачу личные деньги на зарубежные поездки. Например, мы возим воспитателей из интернатов в разные страны, они возвращаются с новыми идеями для занятий с детьми. Очень полезны были поездки для учителей из Беслана в Израиль, где есть опыт реабилитации жертв терактов. Вообще в Израиле нас всегда радушно принимают, один раз даже израильское министерство образования помогло всё организовать. Однажды хотели детей привезти – не получилось. Департамент образования не отпустил, там сказали: «Вы что, хотите их на еврейскую пасху повезти?» Это были весенние каникулы.

Как появилась программа с детьми Беслана и как она сейчас работает?
– Мы решили поехать и сделать то, что умеем: расписывать стены и проводить с детьми клоунские мастер-классы. В первый год нам сказали, что сейчас траур и надо подождать. А потом всё наладилось, нас там полюбили. Мы приехали с выпускниками интернатов, для которых невероятная удача – сделать что-то важное и значимое. Получилось хорошо для всех: для наших выпускников, для учителей и для детей, к которым мы привезли иностранных клоунов и других невероятно интересных людей. Потом мы стали брать бесланских детей в свои лагеря, где есть дети с психоневрологическими диагнозами, и постепенно они из жертв превратились в помощников. Бывшие заложники, а теперь наши волонтёры – Вика Кацоева и Камболат Баев – узнали, что в деревне в горах есть психоневрологический интернат, и договорились, что мы туда приедем. Мы привезли клоунов, шашлык. Были большой стол и большой концерт, дети показывали, что они умеют, клоуны с ними играли. Это Вика и Камболат придумали и сделали сами, а это для меня самое дорогое.

Многие ваши выпускники приходят работать с детьми, становятся волонтёрами. Вы себе ставили такую цель?
– Есть такая мечта. Но я сама себе и всем сотрудникам напоминаю, что не надо взращивать в себе какие-то ожидания. Правильно ничего не ожидать, иначе будут разочарование и выгорание. Когда такое вдруг случается, как с Викой и Камболатом, – это подарок! Чаще всего получается само собой: люди начинают замечать, что происходит вокруг, и пытаются сделать жизнь лучше.

Дарья Рыжкова

Илья скоропостижно скончался на 49-м году жизни от рака желудка, у него осталось пятеро детей.

Cегалович подружился с Аркадием Воложем ещё в школе в Алма-Ате, они сидели за одной партой, а потом оба закончили школу с золотой медалью и отправились покорять Москву. На какое-то время их дороги разошлись, но вскоре Аркадий пригласил Илью в свою компанию создавать электронные справочники, Сегалович придумал ей название «Яндекс». В дальнейшем Илья стал техническим директором компании и руководил всеми запусками основных продуктов интернет-гиганта. В середине девяностых жена Сегаловича художница Мария Елисеева основала студию помощи детям, название которой тоже придумал Илья - «Дети Марии». Она общалась с американским клоуном Пэтчем Адамсом и его командой, и однажды пригласила их в интернат рядом со своим домом. Cегалович говорил о необычной энергии своей жены, заражавшей не только его, но и многих друзей на волонтерскую работу. Вместе с «Яндексом» центр стал важнейшей частью его жизни, там Илья учил детей жонглировать и представал в образе весёлого клоуна.

Сегалович занимался общественной работой отдельно от Яндекса: ходил на митинги оппозиции, присоединился к Центральному Избирательному Комитету (структура под руководством Леонида Волкова, которая боролась за прозрачность выборов 2012), выступал против законов, которые ставили под угрозу свободу в интернете. Особенно критично Сегалович высказывался о запрете усыновлять детей иностранными гражданами.

Меня в детстве научили не стремиться быть крутым. Моя цель всегда заключалась в том, чтобы быть totally uncool, но таким, который внутри на самом деле понимает, что он-то как раз и круче всех. Это моя жизненная позиция, и я никак не могу от нее избавиться

Моя тяга к любительскому театру из семьи, главным образом от мамы и бабушки. Я актерствую с детства. Я и сам придумываю иногда, и с охотой присоединяюсь к готовому. То есть, если бы рядом играли Шекспира и меня приняли, я и Шекспира играл бы. Но тут оказались клоуны, очень хорошо - я получаю удовольствие, и детям интересно.

Мы удачно отучились с Аркашей [Аркадием Воложем - сооснователем Яндекса - Прим. The Village ] закончили с золотыми медалями и поехали поступать в МГУ. Мы не знали, что идёт идеологическая война, которая касается нас. То есть мы знали, что она идёт, но не знали, что она относится к частной жизни школьников физмат школ. Мы тогда особо не знали, что мы евреи. Ну так, фамилии такие, что поделаешь, но оказалось, что это фатально. Москвичи были лучше осведомлены в этом вопросе, а в Алма-ате это не было очень популярно.

Хотелось бы какого-то чуда, волшебной палочки, чтобы раз - и система выборов заработала, два - и всех сирот из детских домов забрали бы в семьи. Вот за это изобретение я бы заплатил любые деньги.

Я очень слабо отделяю себя от «Яндекса» и очень сильно в него интегрирован. Рад любому запуску, любому новому проекту, даже если изначально идея исходила не от меня.

Все определяется людьми. Бывают хорошие люди, бывают плохие. Я стараюсь априори думать о людях скорее хорошее, нежели плохое.

Все свои изобретения я делал за год-полтора, максимум - два. Слабое воображение у меня. Не верю я в себя. Думаю, нужно обладать огромной силой воли и верить, что вот эта штука, которую за полтора года не сделаешь, а за три или пять сделаешь, обязательно заработает, начать ее делать и не бросить. А вообще я бы хотел научиться управлять самолетом и трейлером.

О благотворительности и детях

Примерно в 1993 году я решил заняться английским (имея стратегические планы уехать куда подальше) и там на курсах встретил свою будущую жену. С ней мы стали ходить в интернат № 103 и возить детей регулярно в ее студию при детском театре «Подвал». Постепенно вовлеченность наша в их дела, а их в наши возрастала, и примерно через год после того, как у нас с Машей появился свой ребенок (у нее до этого уже было трое), мы взяли сначала одну, а потом еще двух девчонок к себе в семью. Таким образом, я еще и папа большой фостеровской семьи.

«Было интересно, хотя и трудно: несколько лет жили ввосьмером в двухкомнатной квартире, вначале даже без телефона и тем более без машины. Но это всё воспринималось совершенно безболезненно, с юмором и с очень продуктивным ощущением от жизни и от её наполненности» .

Все, что меня интересует вне компании [Яндекса], - это благотворительность, которой я начал заниматься примерно тогда же, когда и «Яндексом». Эта работа связана с деятельностью моей жены, у которой есть творческая студия «Дети Марии» для сирот Москвы. Много лет она работает с несколькими интернатами, организует отдых в летних, весенних, зимних лагерях, заграничные поездки с выставками и спектаклями, ежедневную работу в кружках в студии. Это и есть моя основная инвестиция вне «Яндекса», которую я планирую развивать и дальше: деньги, появившиеся от продажи акций, буду двигать в эту сторону. Нам необходимо купить помещения, перестать зависеть от управы, может быть, учредить фонд (сейчас это благотворительная организация) и расширить деятельность.

Я еще в 1984 году работал в подшефном комитете комсомола факультета - помогал устраивать праздники. Для тех, кто читал книгу Гальего «Белое на чёрном» - по ощущениям я готов подписаться под каждым словом. Я конечно не был с той стороны, не сидел в карцере, меня не били, я не испытывал того кошмара, унижения и ужаса, но ощущение тяжелого и страшного меня преследовало.

Деньги сами по себе не конвертируются в благотворительность. Нельзя просто стать на углу и раздавать деньги - это бессмысленно. Если не создашь работающий механизм благотворительности, ничего не добьешься. Нужна действующая структура, стратегия, технология. Это все работа. Кое-что нам удается сделать: за последние три-четыре года было несколько масштабных проектов, в которых я и лично участвовал, и помог осуществить. Поездки с выставками и театральными постановками в Германию, Францию, Италию, Великобританию, выставка в Белом доме США, образовательные программы для преподавателей интернатов в Израиле и США. Конечно же летние лагеря и поездки в Беслан.

О законах и государстве

Мы пишем прекрасные романы, но дороги у нас не получаются. С турецким трафиком у нас похожие проблемы. Я извлек следующее: у нас, как и в Турции, недоразвиты государственные сервисы и службы

В России всегда был прекрасный регулируемый интернет. Однако у нас не было законодательства о блокировке, которое в том или ином виде присутствует в европейских странах. Сейчас наша главная задача заключается в том, чтобы внести в этот закон максимально разумные поправки. Блокировка того или иного сайта в соответствии с законом должна осуществляться так, чтобы ни один невинный ресурс не пострадал. Технически это возможно.

Наша модель средневековая: каждое ведомство - это отдельный бастион со своим феодалом, который никого к себе не пускает, живёт по своим законам и знать ничего не хочет. Это связано со слабостью государственной власти. Она не в состоянии обеспечить единство исполнения законов.

Путину, Медведеву и Суркову следует оторвать свои задницы от стульев, зайти в соседний интернат и усыновить по ребенку. А не страдать херней. Владимир Путин в обещаниях 2006 года клялся разобрать до нуля систему интернатов. И где? Начните хотя бы с себя, Владимир.